Придурившийся хутор

С. Ф. ТОКАРЕНКО

Есть на востоке Семикаракорского района хутор Жуков. Называться так он стал недавно, с 1953 года. Переименован хутор не в честь маршала Победы Г. К. Жукова, как можно подумать, а в память простого советского воина, разведчика, водителя бронемашины Ивана Ивановича Жукова, погибшего 3 января 1943 года в нашем районе .

Прежнее же название хутора – Дурной; так он обозначен на картах середины XIX века и более поздних; реже, как вариант, встречается название Дурновский, а жители, соответственно, именовались дурновцами.

Название это связывают с забавным случаем. Подтверждений письменных или документальных этому нет, только устная традиция, которую я излагаю в той версии, которую слышал.

Во время второго Азовского похода в 1696 году флот царя Петра I, будущего Великого, двигаясь по Дону от Воронежа, где строился, к Азову, где должен был воевать, имел остановку в наших местах. Данному факту есть свидетельство в походном журнале: «…прошли город Кочетов на левой стороне, в нём и веселились» [2, с. 5].

По традиции, существующей и в наши дни, для изъявления верноподданнических чувств из соседних населённых пунктов прибывали делегации уважаемых людей, приветствовали высоких гостей и говорили хорошие слова.

Между тем отдалённые хутора нашего казачьего юрта, в том числе нынешний хутор Жуков, были населены старообрядцами. На Дону старообрядческая церковь издавна была сильна. В XIX веке в Области войска Донского последователей «старой веры» в целом насчитывалось около 5% населения. В некоторых населённых пунктах на востоке области число старообрядцев составляло от 10 до 100% [3, с. 78–79]. Такое положение сохранялось и до последнего времени в хуторах Вислый, Павлов, Шаминка и других. Казаки этих мест, староверы, «люди истинно древлеправославной церкви», как они себя называют, считали царя Петра с его церковной реформой кем-то вроде Антихриста. Они уклонились от участия во встрече, а в качестве делегата выставили местного дурачка (сейчас таких людей называют «городской сумасшедший» или «деревенский дурачок»).

Подобное, рассказывают, бывало и в Гражданскую войну, когда казаки, опасаясь репрессий при частой перемене власти, избирали «атаманшей» престарелую женщину и в случае необходимости переадресовывали претензии новых властей к такому руководителю, спрос с которого был небольшой.

Царь всея Руси, увидев убогого среди делегатов и заподозрив неладное, устроил расспрос и разгневался. Но, будучи человеком неординарным, отплатил не примитивно, розгами, а с юмором – повелел и всему хутору также называться по его делегату: Дурной.

Много позже казаки обращались в Атаманское правление Всевеликого войска Донского («в Главную Войску») с прошением об изменении неблагозвучного имени, но получили отказ с мотивировкой, что такова была царская воля.

Всё это легенда, в известном смысле очень лестная для хутора, – нужна была большая смелость «не влестить» будущему Великому императору.

Теоретически такая история возможна, во всяком случае не противоречит тогдашнему укладу. Известна другая, уже документальная история, случившаяся при Екатерине II. После казни Емельяна Пугачёва, чтобы устранить из российской истории одиозную фамилию, всем потомкам его и сродственникам были придуманы новые фамилии оскорбительного звучания: Дураковы, Остолоповы, Объедовы. Но бунтарский род не исчез из российской жизни, потомки Емельяна Ивановича всё равно выбились в люди – становились офицерами, выслуживали дворянство. Один из них, Дураков Пётр Александрович, «сын донского офицера, последнего прямого потомка Пугачёва. Окончил Донской кадетский корпус и английский лицей в Турции. Служил добровольцем во французском флоте, получил Золотую звезду за стрельбу из орудий (один из всего флота). На крейсере “Сюффрен” обошёл полсвета. Служил у англичан. 23 августа 1944 года в бою под Тулоном сгорел в танке. Посмертно произведён в лейтенанты» [4, с. 31].

Это яркая иллюстрация давно известной истины, что нет такого прозвища, которое нельзя прославить.

Другое местное предание гласит, что название соседнего с Дурным хутора Вислый произошло от слова «висельник» – повешенный. Жили в этом хуторе «нечестные» казаки, и якобы есть в архивах обращение атамана окружной Константиновской станицы к атаману Платову со словами: «В этом хуторе живёт через двор – вор, а крайние дворы – все воры». Атаман Платов дал указ навести порядок в хуторе, и наказание было жестоким: всех подозреваемых секли, а главарей повесили вокруг хутора, чтобы другим неповадно было. Отсюда и название Вислый. А обращению окружного атамана к Платову предшествовала докладная местного казачьего урядника к полицмейстеру с заключением: «В соседнем хуторе через двор – вор, а вот в хуторе Дурном аж каждый двор вор».

Следует отметить, что слово «вор» в то время имело несколько иной смысл. Можно вспомнить хрестоматийное из пушкинской «Капитанской дочки» – слова, обращённые к Пугачёву: «Ты нам не государь… Ты, дядюшка, вор и самозванец!» Частое тогда обвинение: «Против государя воруешь!..» – звучало в адрес «бунтовщиков» – людей, имевших разного рода несогласия с властью или отличные от общепринятых взгляды в вопросах веры, государственных дел и т. д., то есть причисленных к неблагонадёжным. Старообрядцы же, весьма значительная категория населения, в силу таких несогласий были своего рода неформальной оппозицией. Воспитанные в них «старой верой» качества – чрезвычайное трудолюбие, организованность в общины, предприимчивость, обязательность и честность, взаимопомощь – давали им преимущества. Общины быстро росли и богатели, приобретая значительный вес в общественной жизни. Время от времени напуганные этим власти устраивали гонения на старообрядцев, конечно, не без того, чтобы прибрать к рукам и их богатство. Не исключено, что в один из таких периодов бдительный урядник, по наущению ли свыше, по собственному ли рвению, написал упомянутую докладную.

При советской власти о хуторе Жукове говорили с некоторым уважением: «Придурившийся хутор, четыре века прожил себе на уме, любую власть обдурит»; или: «Хитрый хутор, умеющий “кучеряво” жить».

Казаки к названиям и прозвищам относились довольно спокойно, поскольку и сами не отличались языковой доброжелательностью и даже в официальной документации не отличались целомудрием.

Известно, что у казаков некоторых станиц были с виду приличные прозвища: овца – у жителей Перекопской станицы, огурец – Чернышевской, свинья – Милютинской, телушка – Аннинской, но, объясняя их, насмешники рассказывали всякие нецензурные истории [5, стб. 209, 211, 287, 322]. Местное прозвище дурновцев – кугоеды (кугой у нас называют ка­мыш; а ели его корни, в войну многие этим и выживали), висловцев называют староверами (ввиду большого их числа), мечетновцев – че­кушечниками (якобы те предпочитали водку в «чекушках», бутылках ёмкостью в четверть литра).

В. С. Сидоров, рассматривая так называемые «пороки» – иронические прозвища, которые станицы давали друг другу, справедливо замечает, что хотя казаки в этом жанре зачастую представляют самих себя в самом невыгодном свете, «…это-то и говорит об их духовном здоровье, небоязни сатирически преувеличивать и заострять общие свои недостатки» [6, с. 7].

Даже после долгого процесса «облагораживания» топонимики в нашей местности существует и доныне немало неблагозвучных казачьих топонимов: озёра Вшивое, Погановское, Хреновое (возле первых двух были и хутора с такими же названиями), речки Вонючка, Поганка, Дурка. Более неприличные приводить не будем.

Сейчас непривычно, что казаки так «ласково» называли свои же места, но казачество было уникальным явлением и имело уникальный язык, сейчас в среде казачьей интеллигенции пытаются его воссоздать под названием «гутор».

А все эти названия нисколько не портят наши места, впечатление от них, а только воскрешают былой колорит.