Письмо о браке сына Быкадорова
Февральский вечер для отца Анисима был неспокойный. С обеда поднялась метель, завьюжило. Снег бился в окна отчаянно, словно говоря, впустите меня, мытаря.
Все куреня и мазанки в хуторе, расположившемся по левому берегу реки Сал, замело по самые крыши. Забойная, как сказали бы казаки, те, которые ещё французов помнили — Хранцузская зима. Снегом замело по самые крыши куреня, базы и верхи скирд. Хуторская детвора с утра каталась с криками на салазках, да и на чём придётся, покрывали корыта мешковинкой, и катились с бугра до середины замёрзшего Сала.
А на службе вечерней Аким Макарович Гуреев, почетный попечитель Успенской церкви, сказывал, что, дескать, с хутора Нагольного на санях домой возвращался два дня назад, чуть не заплутал, дымки с кумом выпили, да заснул от того. Во сне святой Николай Угодник снился, так и вёл по небу домой. Спасибо Николаю Угоднику и коню доброму, к самому куреню доставили. Вот она — Божья милость.
Отец Анисим зашёл в курень. Попадья тихо сопела, заснув на лавке рядом с куделями и прялкой, умаялась. Надо бы разбудить, чтобы легла на кровать да, когда пойдет, чтобы за грядушку не зацепилась. Старая стала, неповоротливая. Так бы и доживать спокойно в хуторе, ан нет: энти казаки неугомонные, всё поперек, не сговорисси, неслухи, бусорные.
Нашёл на ощупь валявшиеся на полу носки шерстяные и, присев на лавку, принялся одевать на ноги. От шуршания попадья проснулась. И как то сразу дом ожил.
Вдруг отец Анисим услышал осторожный стук в дверь, и потом он перешёл в громкий и требовательный.
— Кого там ирод принёс? — чертыхнулась попадья. -Можа кто приболел, а вдруг еще щево?
Анисим, покрестившись на божницу, накинув кирпей, пошкандылял на выход.
Он открыл дверь, с улицы пахнуло морозом. — Вот ты, Господи, — подумал Анисим.
–Принесла же нелёгкая! Ветер с ног сносит, собаку на двор не выгонишь. Анисим увидел перед собой здоровенного, широкоплечего казака Козьму Быкадорова.
Анисим вспомнил что слыхал, надысь, какой-то заезжий священник от ереси Иаков венчал его сына с девицой — выкрестом другой веры в станице Атаманской. Откуда они ее только взяли. Женютсяпо-скорому, а потом ссорятся, разбегаются. А семья — это дело сурьёзное. Слышно было, через парочку дней энтого священника низвергли сана. Епитимию наложить на всё семейство что ля, — подумал отец Анисим, — всё равно бес толку, они на службу то не ходют.
— Здоров, Козьма, чего ты так позднёхонько? Или покаяться пришёл? Слыхал я про венчание. Ну, заходи в курень.
Анисим с прищуром всматривался в лицо Козьмы, пока тот скидывал чекмень, ища глазами угол с иконами.
Здоровяк, на голову выше Анисима, смуглый, кудрявый, аки цыган, нос кривой, похож на турка. Боевые заслуги Козьмы Карповича великие, на службе в церкви не раз упоминались. Гроза турецких башибузуков, в русско-турецкую на Балканах и в Болгарии освобождал братушек, шашкой рубал и с бердана перестрелял их видимо-невидимо. Помню, отправляли с молитвой на службу, зачинал песню первым Козьма, станичную походную « Во степи, да ну, да ну да ковыльной…».А вот вере до конца не предан, и детей своих не учит, ни на исповеди не увидишь, ни на праздничных службах.
— Здорово живёте. Я, отец Анисим, по делу личному, семейственному, — усаживаясь за стол, пробасил Козьма.
— Уж вы не откажите, святой отец. Случилась тут история с моим сыном, влюбился в девчонку, да и девица — то неплохая, но не нашей веры. Упёрся, говорит, хочу с ней жить и всё. Мы решили без огласки их повенчать, и так в хуторе разговоров: дескать, не старообрядка. Отец Иаков приезжал, окрестил будущую невестку и дал имя во крещении Ефимия. Потом повенчал молодых. Церковь старообрядческая лишила Иакова за нарушение канонов Святой Апостольской церкви сана. Кто же знал, что оно так случится? И как же дитю моему жить? Обвенчай, пожалуйста, моих детей в среду ночью в нашем курене, без посторонних зрителей.
Анисим призадумался: как бы чего не вышло. Прознают в епархии — шкандалу не избежать. Попечители блюдят законность, а здесь такая оказия.
— Эх, Козьма Карпович, совсем забыл ты нашу парахию, ты же знаешь: не делаем мы так, не по-людски энто. Причаститься, исповедаться нужно, ты же подумай о том, что ежели тебе позволю дома обвенчаться, то все так захотят, а потом жалобы пойдут, сами же и писать будете. Знаю вас! Вам, казакам, не угодишь. Приводи в пятницу в общественный молитвенный дом и рубль в церковную кружку положи.
Козьма развёл руками и произнёс:
— Да в том — то и дело, что денег нет, обещали поотдать должники, но не спешат. Брови Анисима поползли вверх:
-Наглец, вот так вам: обвенчай не по правилам, да ещё и денег нет. А я что, свой рубль в кассу покладу?
Отказал Анисим, зная, что не угомонится Козьма Карпович, пойдет к другому. Ну и нехай идет.
Отец Анисим призадумался. После 15 февраля, Сретения Господня, все молитвы к подготовке паствы к большому Великому посту. А они еще больше грешат. Ушли самые лучшие годы на эту парафию, а ну – ка: 600 душ приходу. Спасибо, хоть есть ревностные попечители Гурьевской церкви: Андрей Текучёв, Петр Дмитриевич Федотов, АнферТекучёв, Акифан Гуреев, Аким Макарович Гуреев.
Буквально через два дня в Гуреев донеслись вести: повенчал — таки Аника, священник станицы Атаманской, сына Козьмы Карповича с этой девицей. Спешка в таких делах не нужная.
Да еще Аника, слыхал Анисим, сказал: «Ежели есть еще какие из выкрестов, везите -всех окрещу и повенчаю». А они и рады, бегут к нему в парахию и впадают во грех.
Начинаешь с ними вести беседы во спасение их заблудших душ, а они аки овцы малосмышлёные. На Дону всегда так: чуть не по – ихнему, не по – казачьи, зачинают взгалчиваться, кагалом прут супротив. Прошу Господа дать силы духовная мне и моим духовным чадам на вразумление.
С этими мыслями кряхтя, отец Анисим собирался на утреннюю службу. Направляясь в церкву, Анисим все более ощущал уверенность в правоте своей. Знал, что скажет своим чадам о милости Божьей.
И дай — то Бог, чтобы у молодых Быкадоровых всё наладилось. Скажу Козьме, пусть на службу приходят, куды их девать, свои жа, хуторские.
Кудели-пучки шерсти для пряжи
Грядушка -спинка скамьи, кровати
Бусорные — придурковатые
Взгалчиваться-поднимать крик, шум
Пошкандылял-пошел